И, как ни крути, а ехать я должна была одна, без попутчиков. А Баську, мою любимую кошку яркой «черепаховой» масти, естественно, я решила взять с собой: оставить ее было не с кем, да и хотелось, чтобы моя «девочка» погуляла на воле. Деревню Баська прекрасно знала и часто там гостила; только обычно кто-то из друзей или знакомых вез нас на машине. А тут вдруг такой возможности не оказалось: кто уехал, кто занят, у кого с машиной проблемы…
Что представляла собой дорога? Минут сорок на автобусе; три часа на электричке; потом, после некоторого ожидания, еще час на другой электричке. Час ожидания автобуса – рейсы не очень-то между собой стыковались, еще час на автобусе и час пешком. Итого – часов семь с половиной: чуть меньше, чуть больше. Иначе – никак. И вот жарким летним утром я закидываю за плечи рюкзак, сажаю в сумку-переноску Баську… Ну как сказать – сажаю? Сначала я ее ловлю по всей квартире, опрокидывая вещи и ненароком разбивая несколько особо хрупких предметов. Кошка моя переноску не любит – с ней у Баськи связаны не особо приятные воспоминания о визитах к ветеринару.
Стоит только вынуть сумку, как кошка начинает яростно сопротивляться, прыгая со шкафа на шкаф, словно белка-летяга. Потом я ее в эту переноску запихиваю – Баська яростно воет и вырывается, как пленённая тигрица. Проверяю, не вырвется ли пленница. Потом обрабатываю перекисью водорода полученные в процессе запихивания царапины. И, наконец, повесив сумку на плечо, отправляюсь в путь.
Стоило мне только сделать шаг за порог, как кошка в сумке запела. Нет, не замурлыкала. И даже не замяукала. Она именно пела, причем, честное слово, на два голоса сразу! Фоном звучало низкое, непрекращающееся, переходящее порой в какой-то инфразвук «Уууууу! Уууууу! Уууууу!»
Напоминало это мерное гудение работающего пылесоса. На него накладывалась сольная партия, то повышающаяся, то понижающаяся: «Ой – ой – ой – ой-ёй-ёй! Ой – ой – ой – ой-ёй-ёй!» Гортанная окраска придавала мелодии сходство с бурятским горловым пением. До того самого момента я и не подозревала, что кошка способна издавать такие звуки. Она легко и свободно распевала в диапазоне трех октав – все финалисты «Фабрики звёзд» удавились бы от зависти! На улице на меня недоуменно оглядывались прохожие. Когда к остановке подкатил лязгающий всеми частями и немилосердно воняющий бензином автобус, и я полезла внутрь, пение зазвучало крещендо.
Под аккомпанемент ритмичного стального лязганья Баська вопила, словно солистка группы, играющей тяжелый рок. Минут десять я делала вид, что ничего не происходит, надеясь, что в конце концов она устанет и замолчит. Следующие десять минут выслушивала, что другие пассажиры думают о живодерах, мучающих бедных кисок. В конце концов мое терпение кончилось, и я приоткрыла «молнию». Кошка тотчас же заткнулась и с любопытством высунула голову. Одной рукой я придерживала «молнию», другой – проявляющую твердое намерение выбраться наружу Баську. К счастью, занятая тем, чтобы высвободить из сумки хотя бы одну лапку, кошка временно забыла о своих вокальных упражнениях, и следующие десять минут прошли в блаженной тишине – звуки, издаваемые автобусом, – не в счет. Еще десять минут я упаковывала кошку обратно в переноску и зализывала расцарапанные пальцы. Стоило только застегнуть «молнию», как пение возобновилось с новой силой.
Когда я вывалилась из автобуса, все оставшиеся в нем пассажиры вздохнули с облегчением. Впереди меня ждала короткая перебежка до вокзала, покупка билета и путешествие до платформы. Впускать внутрь меня не хотели – требовали справку, что кошка не бешеная. Справки не было. Наконец бдительная контролерша согласилась принять в качестве справки обнаруженный в процессе поиска «стольник». Под сводами вокзала кошачья ария звучала особенно вдохновенно; великолепный резонанс усиливал ее в несколько раз, возвращая звуки со всех сторон. В тоннеле, ведущем к платформе, гулкое эхо придавало ей потусторонний оттенок саунд-трека для фильма ужасов.
Какой-то грудной ребенок в коляске, перепугавшись, завопил в унисон. Кошка, явно не желая терпеть вокалиста-конкурента, взяла выше и громче. Я протискивалась через толпу, мысленно молясь лишь о том, чтобы этот младенец волею судьбы не оказался со мной в одном вагоне.
Электричку пришлось брать с боем. На ум как-то сами собой приходили строчки бессмертных сатириков Ильфа и Петрова о том, что, к сожалению, в русском языке нет слов, выражающих степень тесноты: сорок человек в вагоне – тесно, сто человек в вагоне – тесно, двести – тесно… Правда, классики писали о трамвайных вагонах, у вагонов электрички вместимость побольше. Но все равно – тесно…
Граждане, поголовно отправляющиеся на свои дачи, пихали в вагон самые невообразимые вещи: лопаты, грабли, тачку, ящики с рассадой, мешки – то ли с удобрением, то ли с жизненно необходимыми на даче стройматериалами… Саженцы деревьев и кустов с заботливо упакованными в мешковину корнями… Велосипед… Собственными глазами я видела, как в тамбур запихнули небольшой холодильник… В таких условиях нечего было и надеяться раздобыть себе место. Оставалось прислониться к стенке и терпеливо ждать: по собственному многолетнему опыту я знала, что большая часть пассажиров покинет вагон в течение первого часа, и остальной путь можно будет проделать с относительным комфортом.
Младенцев в вагоне не было. Было несколько детей постарше, но уже в том возрасте, когда для того, чтобы реветь, требуется хоть какая-то причина. Имелась также собака – спаниелька, псинка как раз такого размера, чтобы ее было уже тяжело и неудобно держать на руках, но еще небезопасно опускать на пол. И – вот уж не везет так не везет! – клетка с курами. Три упитанные несушки мирно дремали в ней, прикрыв глаза полупрозрачными веками.
Кошка орала. Всю свою кошачью душу она вкладывала в душераздирающие – уши раздирающие – звуки. Она выла так, словно ее непрестанно тянули за хвост. В ее крике слышалось нечто, отдаленно напоминающее звуки то волынки, то варгана, то вой ветра, то рев далекого саблезубого предка, выходящего на охоту в доисторические джунгли, то пронзительный визг бормашины… Казалось уму непостижимым, чтобы одно маленькое существо могло производить столь громкие и разнообразные звуковые эффекты. У меня начинало ломить зубы. И тут кто-то наступил спаниельке на лапу!
– Ай-ай-ай! – завопил несчастный песик.
– Ой-ёй-ёй! – ликующе откликнулась из своей переноски Баська, празднуя унижение извечного врага всего кошачьего рода.
– Куд-куд-ку-дах-тах-тах! – хором поддержали их встрепенувшиеся куры.
– Ыыыыы! – захныкали дети. Должно быть, за компанию.
– Дзынь-бум! – С лязгом и грохотом поезд захлопнул наконец свои двери, и все это подобие Ноева ковчега тронулось, постепенно набирая ход. Я молчала, глядя в окно и испытывая жгучее желание провалиться сквозь землю.
Подошел контролер и – неслыханное дело! – содрал с меня деньги за проезд кошки! Нет, я знала, конечно, что за проезд животных – не только собак, но и кошек – полагается платить, но, сколько бы ни ездила я раньше со своим смирным котом, всегда контролеры делали вид, что кошек они в упор не видят! Никогда еще за кошку мне платить не приходилось!
– В данном случае я не могу сделать вид, что не вижу кошки, поскольку ЭТУ кошку пусть не видит, но СЛЫШИТ весь вагон, - аргументировал контролер свою позицию. Под нескончаемый грохот колес Баська воодушевленно исполняла что-то классическое и смутно знакомое. Кажется, что-то из органных сочинений Баха. Собака и куры дружно ей подпевали. Я мысленно пожелала кошке поскорее охрипнуть, вспомнила, что знаменитый певец, великий мэтр российской эстрады Иосиф Кобзон был, по слухам, способен петь в течение шести часов непрерывно, и решила, что такого счастья мне все равно не дождаться.
Через некоторое время до стоящих рядом людей стало доходить, что, если кошка угомонится, то собака и куры успокоятся сами собой. В течение следующего часа мне пришлось выслушать от благодарных пассажиров предложения: подарить свою кошку Витасу, чтобы она пела с ним дуэтом; засунуть кошку в холодильник, чтобы ее было не так слышно; вывесить сумку с кошкой за окно; выбросить сумку с кошкой в реку, когда поезд будет проходить по ближайшему мосту; выбросить меня вместе с сумкой и кошкой. Самым гуманным было предложение дать кошке валерьянки – вдруг уснет? Но валерьянки ни у кого в вагоне не оказалось.
– Да она, наверное, голодная! Бедная кисонька! – пробился через общий гвалт голосок какой-то старушки. Против того, чтобы накормить кошку, лично я ничего не имела. К счастью, в вагоне к этому времени стало уже посвободнее. Но все равно трюк, который мне предстояло выполнить в толпе, был сродни знаменитым фокусам Гудини. В первую очередь необходимо было избавиться от рюкзака. Достать из этого самого рюкзака сильно потрепанную и ободранную кожаную куртку, взятую на случай внезапного похолодания. Осторожно надеть эту самую куртку. С учетом того, что солнышко с утра кочегарило градусов на двадцать восемь, а сейчас железный вагон раскалился так, что, казалось, плюнь – зашипит, я испытывала жгучее желание не то что надеть куртку на толстой подстежке, а, наоборот, снять и футболку.
Останавливали меня только правила общественного приличия. Однако техника безопасности требовала именно кожаной куртки. Со вздохом я натянула тяжеленный «наряд». Теперь – достать шлейку с поводком, снова надеть похудевший рюкзак, продеть пояс куртки в петлю поводка и крепко-накрепко застегнуть пояс на две пряжки – основную и дополнительную. Народ вокруг с интересом наблюдал за моими манипуляциями.
Теперь начиналось самое сложное: нужно было сунуть обе руки в переноску и на ощупь застегнуть на проворной, ловкой, ускользающей из пальцев, словно ртуть, кошке шлейку, да еще и затянуть ремешок так, чтобы она при всем желании не смогла вывернуться. А в том, что такое желание у Баськи будет, я не сомневалась. Несколько минут, пара-тройка сдержанных ругательств сквозь зубы и один прокушенный палец, - готово! Любуйтесь, люди добрые – я отдернула «молнию», открывая кошке путь на свободу. С громким воем пушистая рыже-черно-белая бестия выскочила из переноски и устремилась на волю между человеческих ног. Поводок прервал ее порыв. Кошка увидела вокруг себя незнакомцев, шарахнулась обратно и тотчас же – по штанине и вслед за тем по куртке – вскарабкалась мне на плечи, где и улеглась, вцепившись всеми восемнадцатью когтями. В ее голосе отчетливо зазвучали жалобные нотки.
– Место, дайте же ей место, чтобы сесть!
Люди потеснились и освободили для кошки уголок скамьи. Я открыла пакетик кошачьего корма и предложила ей. Баська понюхала и отвернулась. Не заинтересовал ее и сухой корм. Я вздохнула и достала из кармана строго-настрого запрещенную для кошки сосиску. Вот тут дело пошло – Баська увлеченно точила сосиску, на время отложив очередной вокальный номер.
– Иногда лучше жевать, чем говорить, – тут же прокомментировал какой-то парень в бейсболке, демонстрируя хорошее знание современной рекламы.
Второй сосиски у меня не было, и кошка, прикончив перепавшее ей колбасное изделие, снова завела, сначала медленно и негромко, но постепенно распеваясь все громче и громче:
– Мяу, мяу, мяу-мяу-мяу, мяу-мяу-мяу, ой – ой – ой-ёй-ёй!
Похоже, теперь она страстно исполняла бетховенскую «Оду к радости». Собака и куры немедленно принялись подпевать ей. В дальнем конце вагона синхронно захныкали дети…
Тут же кто-то из окружающих людей протянул ей… еще сосиску! Я стояла и считала. Всего Баська съела: три сосиски, две сардельки, кусок ветчины, одну котлету и одно яйцо. Стоит ли говорить, что на последние две вещи балованная Баська дома даже не посмотрела бы? Я стояла как оплёванная: наверняка все люди подумали, что я жестоко морю несчастную кису голодом. Кто бы мог поверить, что эта «несчастная» с аппетитом обедает по три раза в день, и не так давно ветеринар деликатно, но настойчиво рекомендовал мне сократить ее рацион? Больше в нее при всем желании не могло войти ни кусочка. Обожравшаяся кошка сыто икнула и повела носом в поисках того, чем бы все это запить. Воду в миске она проигнорировала. Потянулась к… бутылке пива, которую держал в руках сидевший рядом мужик. Тот, шутки ради, поднес ей стакан…
Мои робкие попытки объяснить, что спиртное кошкам строго противопоказано, наткнулись на ледяную стену непонимания. Окружающие явно рассчитывали прекратить постоянный кошачий ор хотя бы таким способом. На лицах людей очень явственно читалось: «Лишь бы она заткнулась!» Выпила она немного, но «крышу» ей снесло капитально. Сытая и захмелевшая Баська приняла картинную позу, живо напомнившую мне Волка из старого мультфильма – «Щас спою!»… Видимо, она всерьез решила, что люди наградили ее за выдающиеся вокальные данные, и собралась продолжить концерт для своих преданных поклонников. Но в одном пассажиры, кормившие кошку, оказались правы: на сытый желудок петь неудобно. Вместо гортанного «Ууууу» у Баськи выходило теперь маловразумительное «Уф, уф, уф», а вместо пронзительного «Ой-ёй-ёй» – негромкое «Мя-мя-мя».
На этом проблемы не закончились. Выпущенную из переноски кошку заметили дети и немедленно закричали:
– Киса-киса-киса! Дай-дай-дай!
– Ууууу! – ответила Баська и угрожающе подняла переднюю лапу, – Пшшшш!
Детей Баська не любит, и всегда готова доказать, что не следует безосновательно считать кого-то плюшевой игрушкой – диванной подушкой, даже если у этого существа – длинный, пушистый, словно метелка, хвост. К хвосту прилагаются вообще-то когти и зубы.
– Киса бяка! – я сделала очередную попытку вернуть кошку на ее место, но она этого категорически не желала. – Царапается и кусается! – пояснила я уже для родительниц малышей. Типа, я-то не против дать детям «кису», но сама «киса» – против. Свежие царапины на моих руках говорили сами за себя достаточно красноречиво. Мамочки поняли меня правильно, и, отвернув детишек в другую сторону, принялись забавлять их, чтобы они забыли о кошке.
– Цени, я сегодня прикрыла твой хвост и спасла тебя от участи мягкой игрушки, – поведала я кошке. Когда угроза общения с «юными натуралистами» миновала, Баська постепенно успокоилась. Она расположилась со всем возможным удобством у меня на плечах, крепко вцепившись когтями, и негромко исполняла кошачий вариант народной песни «А нам все равно!» Звучало примерно как «Уф, уф, мя-мя-мя». Собака и куры, оставшись без вдохновенной солистки, тихо дремали.
При пересадке я попыталась было снова засунуть кошку в переноску, но она активно протестовала: «Мя-мя-мя» становилось громче и протяжнее, а вслед за этим следовал удар лапкой с выпущенными коготками. Я смирилась: пусть поет, лишь бы негромко. Люди покидали вагон, вполголоса ругая тех, кто, не иначе как будучи с великого бодуна, заменил удобный прямой рейс на два стыкующихся. Им бы самим попробовать в середине пути вылезти из вагона с сумками, тележками, дедушками и бабушками на костылях, младенцами в колясках, собаками на поводках, птицами в клетках и рассадой в ящиках за пару минут, а потом так же быстро и аккуратно погрузиться в другой вагон!
На перроне Баська попыталась идти своими лапами; она спрыгнула с моего плеча и заплясала чуть впереди меня веселый танец, помахивая пушистым хвостом и радостно распевая: лапы не очень слушались пьянчужку, подкашивались, разъезжались, и ее то и дело заносило вбок. Скоро она устала, сообразила, что на хозяйке ехать все-таки удобнее, и опять взобралась на плечо. Я чувствовала себя голодной и злой.
– Между прочим, ты схарчила ту сосиску, которую я прихватила себе на обед. Себе, заметь, а не тебе! Что бы ты сказала, если бы я, в отместку тебе, слопала твой корм?
Конечно, она ничего не ответила. Да и что она могла бы сказать? «Хозяйка, тебе чего – сосиску для меня жалко?»
– Не жалко, не жалко, – успокоила я любимицу и, закинув руку за голову, погладила по черно-рыжей, глянцевой, лоснящейся, словно лакированной спинке. Кошачий корм я, разумеется, есть не стала: для людей он абсолютно невкусен. Я еще не настолько оголодала, чтобы такое есть.
Дальнейшее путешествие проходило более-менее спокойно: кошка негромко пела, видимо, смирившись с вагоном поезда. Ехать на плече ей явно нравилось больше, чем в переноске. Но автобус вызывал у нее явную неприязнь: кошка снова начала вопить как резаная. В конце концов она все же охрипла и начала издавать такие странные звуки, что проходящий мимо сильно поддатый мужичок даже переспросил:
– Куда-куда мне идти? – и с уважением добавил: – Ну надо же, матом ругается…
Мне в очередной раз стало стыдно за ее поведение. Путь вдоль деревни я воспринимала как свой тяжкий крест: сельские жители никогда не водили кошек на поводках и не носили их на плечах. Они даже собак на поводках обычно не водили: крупных и злобных держали постоянно на цепи, а остальным позволяли свободно бегать, где хочется. Видеть кого-то прогуливающимся с кошкой на поводке для них было так же странно, как для меня было бы странно видеть человека, мирно прогуливающегося с аллигатором.
Я тащилась по центральной улице, в нестерпимую жару – в наглухо застегнутой кожаной куртке, истекая потом, в полной уверенности, что все прохожие оборачиваются мне вслед и крутят пальцем у виска, и что теперь-то от прозвища «дура с кошкой» мне никогда не отвертеться. На плече у меня гордо восседала в стельку пьяная и охрипшая Баська, яростно дерущая плотную кожу всеми четырьмя лапами и громко ругающаяся нецензурной бранью. Собаки опасливо брехали нам вслед.
Наконец-то показался мой дом! Я обрадовалась ему, как избавлению. Добрались! Я вошла, скинула ненавистную куртку и выпутала из шлейки Баську. Оказавшись в знакомом с котячьего детства доме, Баська вякнула еще пару раз и тихонько, на подкашивающихся лапах, убралась в спальню. Долго примеривалась прыгнуть на кровать, потом решила не переоценивать свои силы – взобралась по одеялу, и залегла спать в углу кровати. Она проспала целые сутки, просыпаясь лишь для неотложной нужды, и потом еще целую неделю не могла нормально мяукать – ухала, тявкала и даже похрюкивала. Когда меня спрашивали, что случилось с кошкой, я отвечала:
– Иностранные языки учит. Сразу английский, французский и немецкий. Готовится к туристической поездке по Европе, вот и репетирует, на каком языке «Мяу!» лучше звучит.
Но постепенно прошло и это. Осталась только привычка презрительно фыркать и агрессивно урчать, почуяв запах пива… А когда Баська видит пивную бутылку, она, подняв переднюю лапку, пренебрежительно трясет ею и с выражением произносит:
– Тьфу-тьфу-тьфу!
Когда пришло время отправляться назад, Баська выехала в город на машине с персональным водителем: я решила, что второй раз такого путешествия не переживу. В машине кошка устроилась на заднем сиденье и спокойно продремала всю дорогу: ее неприязнь распространялась исключительно на переноски и автобусы, но не на автомобили.
Мне и сейчас часто приходится возить Баську в переноске, но теперь она больше не устраивает громких концертов: перед тем, как посадить в переноску Баську, я запускаю в сумку ее взрослую дочь. А у той, как я шучу, характер положительный: куда положили, там и лежит. Оказавшись в сумке, эта на редкость флегматичная пушистая особа тотчас же сворачивается в ней калачиком и тихо засыпает. А Баська, повыв минут пять, тоже замолкает, чтобы не мешать дочке спать, и начинает мирно мыть ей ушки.
– Ну что, кошки? Готовы ехать на дачу? Тогда поехали!
От автора: история совершенно реальная и имела место быть в электричке, идущей из Нижнего Новгорода в северном направлении. Год, месяц и число, к сожалению, не назову – забылось за давностью времени…
Автор: Панкова Светлана
Фото: Getty
